заставил, повторяет бенни и смеется так отрывисто и легко, что почти слышен легкий колокольный перезвон, какой бывает, когда заходишь в магазин. она правда думает, что он сказал ей про ладью, чтобы сбить с толку — это почти обижает, до смешного забавная она все же, — но смех его затихает так же внезапно и быстро, как начался.

я сказал тебе это не для того, чтоб ты на них зациклилась, хармон. уоттс пальцами проводит по мокрой кромке стакана, нервно стучит пару раз по барной стойке и делает еще глоток так, словно прыгает со скалы, перекрестившись. я это сделал, чтоб ты не повторила ошибки, которой не заметила.

он, впрочем, наверное выглядит человеком, способным вот так играть — неудивительно в таком случае, что бет назвала это низким; это могло бы быть обидно всерьез, если бы на место элегантной и повзрослевшей бет не вернулась крохотная колибри, которую он встретил пару лет назад в синсинатти, только теперь быстрее, точнее и ловчее. бенни смотрит на бет внимательно, изучает и запоминает — все изменения в ней, новые жесты и старые, и улыбается искренне — от нее юношеской обидой и максимализмом за версту разит. оно и понятно — поражение выдалось очень колким, такие не забываются.

но его не обижает то, как она воркует рядом; бенни самую малость восхищен. несмотря на то, что победа правда была, как бет выразилась, легкой, насколько может быть легкой победа против соперника в кой-то веки интересного и непростого, играть сегодня было почти так же приятно, как в детстве — а это слишком дорогого стоит.

бенни впервые за очень долгое время чувствовал себя так, будто бы правда может проиграть; необычное ощущение, не новое, но хорошо забытое старое, подстегивающее его так же, как ее. это почти то же самое, что пальцами держаться за лезвие ножа и думать, порежется он или пронесет; почти то же самое, что поджигать сигарету и чуть ближе подносить руку, ждать, обожжешься или нет; почти то же самое, что сидеть на крыше, свесив вниз ноги, и двигаться к краю все ближе, пока живот не захлестнет волна беспокойства.

игра с бет хармон — чистый, концентрированный адреналин, конденсатом ложащийся на руки. а она еще, блин, невозможная девушка, едва ли не руки в боки упирает и говорит, что он должен якобы смотреть на нее как-то по-другому.

я же не знал, что ты никогда не ошибалась до этого. я вот постоянно. в основном нарочно, правда, чтобы играть было не так скучно. он замечает недоуменный взгляд бет и снова смеется — от смеха не удержаться, когда она такая вся: живая, ничего не стесняющаяся и ничего не смущающаяся, глядящая то с вызовом, то с искренним непониманием. присмотрись к моим коням, когда будешь переигрывать сегодняшнюю игру. я практически устроил на доске ипподром.

теперь вместе с ним смеется и она, и уоттс радуется про себя — напряжение с ее плеч чуточку спадает, враждебность уходит из взгляда и нахмуренных бровей, и ему отрадно, что ей немного спокойнее рядом с ним. он ей не враг, больше нет, поздно махать шашками и расставлять фигуры, остается только алкоголь и горечь на языке, от которой они оба пытаются избавиться.

в ответ на его комплимент она отвешивает свой, точно так же, как делает все в жизни, видимо — как в шахматах. он открывает английским началом, маскируя то, что правда хочет сказать, за стеной защиты на случай, если она соберется сделать больно; она — открыто и не тая ходит пешкой от королевы, не стесняясь сказать прямо. показательно, хмыкает про себя уоттс — как очевидны их стили игры вдали от шахматных досок.

мне тоже. ответ, видимо, занимает у него слишком много времени, поэтому ему приходится уточнить. было интересно играть.

бенни без внимания оставляет ее намек на еще один коктейль — он сам не любитель пить слишком много, больше курильщик, но сторонник того, что свою жизнь люди, не близкие ему достаточно, чтобы вмешаться, вольны портить как угодно — главное, чтобы это не портило жизнь ему. покупка алкоголя девчонке, не достигшей двадцати одного, испортит совершенно точно. и все же в подкорке откладывается вид — тонкие пальцы, сжимающие пустой бокал мартини, и оливка, крутящаяся на донышке.
пьяные шахматы — наше любимое развлечение с ребятами из нью-йоркского университета. дорастешь — обязательно облапошим тебя на пару сотен баксов. бенни поднимает стакан в качестве тоста и допивает виски.

вопрос ее застает врасплох — уоттс поворачивает голову и теперь сам не скрывает определенного недоумения в глазах. а как еще я должен с тобой разговаривать, хармон?, он улыбается и поворачивается к ней теперь всем телом. так же, как с додиками из кентуки, сухими, как страницы старых изданий «современных шахматных начал»?

ему это кажется самим собой разумеющимся, но бет не удовлетворена ответом. ждет, что он скажет что-то еще. бенни пожимает плечами.
в твоем мизинце, хармон, таланта и мозгов больше, чем в трех таких. надо быть совершенным глупцом, чтобы этого не видеть, а я люблю думать, что умен. краем глаза он замечает легкий румянец на её щеках и не может сдержать легкой улыбки. я говорю с тобой на равных, потому что мы на равных, бет, если не до конца, то очень скоро будем. я же сказал, ты видишь шахматы так же, как я. понимаешь, о чем я?

ты тоже гениальна, бет хармон. хочется сказать, но он замолкает. она достаточно гениальна, чтобы услышать несказанное. и я, блять, прекрасно знаю, как это сложно.